Роль нравственных учений традиционного Христианства резко контрастирует с тем, что мы находим в других религиях. В различные уровни этических предписаний включён подробный кодекс запретов, нарушение которых осуждается как грех. К тем основным заповедям раннего Иудаизма относительно наиболее серьёзных нарушений, которые являются общими для нескольких религиозных традиций, в Христианстве были добавлены предписания более детального характера, особенно в отношении сексуальности, идущие как от Иисуса, так и от Павла. Существовали также наставления о совершенстве, которые, вероятно, невыполнимы («Поэтому будьте совершенны», и более конкретно: требования, чтобы человек любил врагов своих, прощал других «до семижды семидесяти раз», подставлял другую щёку, не заботился о завтрашнем дне и т. п.). Понятие греха стало центральным в моральном кодексе Христианства. Считалось, что человек по природе своей грешен и большинство его естественных желаний, его поиск вознаграждения, самореализации, радости и даже улучшения жизни в этом мире сразу же объявлялись грешными или ведущими к греху. От этой присущей человеку греховности его могут избавить только примерная добродетель и сверхчеловеческая жертва Христа. Поэтому у него долг перед Христом, который он не сможет в полной мере отдать, чего бы он ни делал. Как грешник — даже если он кается и получает искупление от Христа — он будет нести постоянную ношу вины. Вина на самом деле была тем механизмом, который поддерживал всю систему морали. Введение тайной исповеди, разработка детальной процедуры епитимии и позднее, в средневековье, введение понятия Чистилища — всё это свидетельства того, как серьёзно и сурово церковь рассматривала грех и как далеко она зашла, чтобы внушать чувство вины. Периодические всплески самобичевания в Средние века показывают, как глубоко это чувство вины проникло в сознание наиболее набожных мирян. Даже сегодня самобичевание далеко не редкость в некоторых организациях Римско-католической церкви. Решительно выступая против греха, Католическая церковь тем не менее признавала моральную неустойчивость человеческой природы и сделала ей уступку, введя институт исповеди, чтобы немного облегчить чувство вины. Протестантизм, напротив, отказался от такого механизма, став — особенно в своём кальвинистском выражении — более подавляющей системой, требовавшей, чтобы те, кто надеется на богоизбрание, не грешили вообще. Стремлению усилить страдания грешников в Кальвинизме приписывают разработку такой системы теологии и доктрины спасения, которая привела к более интенсивной интернализации нравственного контроля и к более совершенным способам формирования совести.
Усиленное внимание Христианства к греху начало в значительной степени ослабевать только в девятнадцатом веке. На протяжении этого столетия христианская озабоченность адом и вечными муками неизменно ослабевала, однако к этому времени светская нравственность и требования светских приличий обрели самостоятельное влияние на общественную жизнь. В двадцатом веке суровые требования морали предшествующего периода постоянно смягчались до тех пор, пока в 1960-е годы прежние моральные ограничения, особенно в области сексуального поведения, не уступили место моральной вседозволенности. Этому процессу, возможно, способствовало развитие способов контроля за рождаемостью и то, что во многих других областях жизни люди перестали зависеть от моральных ограничений и стали полагаться на технологический контроль. Таким образом очевидно, что постулируемая модель взаимосвязи религии и нравственности была далеко не постоянной — даже применительно к Христианству. И такая степень разнообразия связана не только с изменениями, происходившими со временем. Это можно продемонстрировать на примерах современных деноминаций. Взгляды на мораль среди сегодняшних евангелистов таковы, что те продолжают выказывать сильную озабоченность человеческим грехом во многих областях, но сама идея греха почти устарела среди либеральных церковников, многие из которых приписывают ответственность за ошибочное поведение людей недостаткам социальных систем. Некоторые из таких либеральных церковников полностью отклоняют притязания абсолютного морального кодекса, предпочитая пользоваться ситуационной этикой, смысл которой зачастую входит в прямое противоречие с общепринятыми христианскими моральными предписаниями. Ещё одно, совершенно отличное отношение, принято Христианской наукой, где грех рассматривается просто как ошибка, происходящая из неверной оценки реальности, и где, как считается, он — как и болезнь — может быть устранён сменой материального способа мышления на духовный. При таком разнообразии понятий греха и весьма различных комплексах моральных норм в современном Христианстве понятно, что нет смысла ожидать, что в нравственных предписаниях новых религий будут отражены те, которые якобы сходны с предписаниями христианских церквей. Новые религии возникли в эпоху, которая значительно отличается от той, когда появились и были сформированы христианские деноминации. Само общество совершенно иное, а его социальная, экономическая и — более всего — технологическая среда подвержены глубокому и всё ускоряющемуся изменению. То, что людям известно и чего они хотят, сфера их личных обязанностей совершенно отличаются по типу и по объёму от нормы предыдущих столетий. Новые религии, если они хотят по-настоящему привлечь последователей, чем они и занимаются, неизбежно должны не оглядываться на принятые стереотипы. Но это нисколько не умаляет их религиозной природы.
